— Они отказываются участвовать в операции напрямую, — первый помощник покачал головой. — Большинство греков открыто поддерживает сербов как братьев по вере. Так что нам придется довольствоваться лишь вспомогательными базами и портами для переброски сухопутных частей. Да и то — в перспективе. Их авиабазы для нашей штурмовой авиации закрыты. Албанская диаспора попыталась помочь, но у нее тут же возникли проблемы с таможнями и оформлением вида на жительство. Греки действуют в открытую, все решается на уровне среднего звена чиновников. Албанцы пока притихли...

— Ублюдки! — вновь завелась Госсекретарь. — Как деньги и оружие — так всегда пожалуйста, а до дела дойдет — в кусты... Сообщите господину Тачи, что я очень недовольна. Пусть прикажет своим боевикам усилить нажим в Косово. Через неделю посмотрим на результаты и решим вопрос о дальнейшем финансировании его движения. Bы получили сведения о подготовке наземных групп, которые должны обеспечить безопасность наших летчиков, если тех собьют югославы?

— Безусловно, — второй помощник вытащил из папочки несколько разграфленных листков. — Группы уже на месте. В точке приземления ближайшая группа окажется через три четыре часа. Спасатели из Македонии и Албании могут прибыть в то же расчетное время. Кстати, одна из групп подготовила видеоряд о недавних преступлениях сербской полиции. Ей удалось заснять последствия рейда югославов в деревне на границе с Косово... Прекрасные кадры, — помощник чуть заметно улыбнулся.

— Когда кассета поступит к нам? — «мадам» заметно повеселела.

— Послезавтра. Курьер уже в пути.

— Хоть одна хорошая новость... Как только фильм прибудет, скопируйте и разошлите по всем телеканалам. Пусть сразу гонят в эфир. Особое внимание уделите комментариям и передаче через спутник на Европу. У нас в Белграде еще остались корреспонденты?

— Только французы, но они неохотно сотрудничают. Боятся высылки.

— Нажмите на их премьера. Меня не интересует мнение журналистов «лягушатников», надо, чтобы никакого позитива из Югославии не поступало. Только отрицательная информация — диктатура Милошевича, недовольство населения, поддержка наших действий...

— При бомбовых ударах этого добиться сложно, — первый помощник высказал собственное мнение. — Когда начнут гибнуть жители, сербы прежде всего возненавидят летчиков, а не Милошевича.

— Значит, надо им популярно разъяснить, кто виноват в бомбардировках, — безапелляционно заявила «мадам».

Помощники переглянулись. Подчас Госсекретарь США окончательно теряла чувство реальности и начинала нести ахинею. Подобное уже происходило — например, когда пытались урегулировать арабо израильскую проблему. Мадлен неоднократно уверяла мусульманских лидеров, что ракетные удары израильской авиации по территориям их стран имеют цель исключительно гуманитарную, а случайные потери среди мирного населения следует воспринимать как досадное недоразумение, связанное с близким расположением баз исламских террористов и обычных поселков. Даже израильтяне старались не злить сопредельные страны столь нагло, но Госсекретарю не были писаны никакие законы.

— У нас есть точные разведывательные данные о месте пребывания Слободана и его семьи, — мягко заметил первый помощник. — Может быть, просто ударить «томагавками» по его убежищу? Эскадрилья «Б 52» справится...

— Это вопросы военных, — отрезала Госсекретарь. — А мы дипломатическое ведомство. Кроме того, надо наглядно показать сербам и вообще славянам, что происходит, если кто то проявляет излишнюю самостоятельность. Такие уроки лишними не бывают.

«Да уж, — подумал помощник, — Гитлер поступал точно так же. И с теми же славянами... Интересно, а у этой суки случайно портрет фюрера не висит в спальне? Не удивился бы...»

— Итак, — «мадам» давала понять, что беседа закончена, — держите меня в курсе относительно албанских групп прикрытия. И вызовите ко мне заместителя директора ЦРУ по разведке...

* * *

Дозорная группа из трех полицейских обнаружила трупы своих товарищей почти сразу после того, как получила приказ начать поиск. Тела лежали на тропинке, кровь не успела свернуться. Некто убил солдат совсем недавно. Однако каменный обрыв рядом с тропой был весь изъеден трещинами и обвалившимися шахтными выработками, поэтому дозорные решили не рисковать, не обыскивать склон самостоятельно, а подождать подкрепления.

Основные силы подтянулись к полудню. Белый от бешенства майор приказал занять круговую оборону и с максимальной осторожностью обыскать трупы. Результаты оказались неутешительными — пропали автомат, пистолет и гранаты, рация была безнадежно испорчена, а тело одного из солдат заминировано. Причем, со знанием дела.

Проводник внимательно осмотрел прилегающие кусты, взобрался по валунам на склон, что то прикинул, вытянув руку и оттопырив большой палец, и отозвал майора в сторону. Они уселись на поваленное дерево в тени разлапистого лимонника.

— Плохи дела, — следопыт выглядел разочарованным. — Он опять ушел в другом направлении.

— Один?

— Один. Следов мальчишки нет. Ни здесь, ни в лесу.

— Куда он мог деться? Мальчишка, в смысле.

— Ума не приложу. Такое впечатление, что этот русский бродит в одиночестве. Чего то мы не углядели с самого начала.

— То есть?

— Мы были уверены, что русский забрал пацана с собой. Поэтому вы и настаиваете, чтобы догнать их и уничтожить. Я не спорю, мальчишку кончить следует обязательно, он мог слышать наши переговоры и догадаться, что к чему... Но это, если он жив и где то рядом. А если нет? Русский вполне может, к примеру, спрятать обнаруженный им труп пацана, а дальше водить нас за нос. Или они разделились — этот привел нас сюда, а пацан сейчас уже далеко... Дает показания в полиции.

— Ты сам говорил, что детские следы видел, — напомнил майор.

— Видел, не спорю. Но факты говорят о другом. Не будет русский таскать за собой обузу. Не с руки ему... Наших он мастерски подловил, профессионально, и именно поэтому с мальчишкой он расстался. Возможно, даже обувь у него забрал, чтобы следы оставлять... Деревенские — они привычные, до города парень и босиком дойдет. А вот куда русский подевался, не знаю. До кустов на той стороне я отследил, но дальше — ничего. Либо он обратно вернулся и на второй круг вдоль горы пошел, либо забрался по нижним ветвям деревьев поглубже в лес и там уже по земле потопал. Далеко я не заходил... Одно могу сказать: сейчас он не ближе чем в двух километрах от нас.

— А не мог он где то в расщелине засесть? Тут их навалом...

— В принципе, конечно, мог. Но в этом нет смысла. Ему маневренность требуется. Не станет он сам себя запирать в пещерах.

— Откуда он такой выискался...

— Мы ж его биографии не знаем. Может, спецназовец бывший. Подрядился поработать в экспедиции, у них в России сейчас экономическое положение тяжелое... Почти как у нас.

— Может быть, — задумался майор, постукивая веточкой по голенищу сапога. — Что ты предлагаешь?

— Уходить надо отсюда, вот и все предложения. Ловить его можно еще неделю, пока он сам не проколется... Или не найдет выход из котловины.

Один из солдат вразвалочку прошел вдоль тропинки, встал у выщербленного валуна и расстегнул ширинку. Майор равнодушно проследил за его манипуляциями и отвернулся.

Через секунду грохнул взрыв.

Сноп пламени и туча щебня вырвались из под камня прямо у ног солдата. Тело перевернулось в воздухе, оторванные ноги упали далеко в траве. Осколками были ранены еще двое.

От неожиданности солдаты открыли беспорядочный огонь, думая, что невидимый враг швырнул в них гранату. Длинные очереди срезали ветви на расстоянии сотни метров от позиций полицейских, пули крошили камни на склоне горы, кто то выстрелил из гранатомета в рощицу сосен, внеся еще большую сумятицу.

— Прекратить огонь! — на пригорок взобрался пулеметчик. — Очумели?!

Стрельба стихла. Потные от возбуждения солдаты недоуменно оглядывались, все еще пытаясь выцелить взглядом незримого врага.